С утра зазвонил телефон. Стараясь как можно меньше двигаться и не открывая глаз, в надежде, что удастся не просыпаясь разобраться со звонящим, Мила потянулась за трубкой.

-         Алло?

-         Мила? Я тебя разбудила?

-         Нет.

Мила старалась говорить не сильно двигая губами.

-         Что-то случилось?

В трубке всхлипнули.

-         Мы опять поругались.

-         Когда это вы успели?

Мила разлепила один глаз и скосила его на часы. Стрелки радостно показывали пол-

девятого утра. Про себя она глухо застонала.

-         Ночью. Я ему написала, а он не ответил. И мобильный опять отключен. Он мне врёт, точно врёт! А так хочется верить... а потом он написал, что не понимает, что всё в порядке. Мы переписывались до полуночи, он себя так ведёт, ты просто не представляешь!

-         А что ты сразу не позвонила, ночью? Ты же знаешь, я не сплю в это время.

-         Да ну поздно уже было. Я ...

Мила села в кровати. Никаких шансов быстро закончить разговор, а это значит – надо просыпаться. Во всём теле ломило, как после прополки огорода. «Может я по ночам по квартире шастаю?» Она обвела взглядом комнату и вздохнула. «Хоть бы убралась, а то никакой пользы от такого лунатизма»

-         Ага.

-         А я...

Нашарив ногами тапочки и безрезультатно попробовав в них влезть, босо прошлёпала в ванную. Включила свет, яркий и прозрачно белый, жутко экономный, но безжалостно высвечивающий все морщинки, пятнышки и неровности на коже. Из зеркала на неё смотрели два чудно опухших глаза. Надо компресс сделать.

-         Ну?

-         А он...

Придерживая плечом трубку, попробовала открыть баночку с ватой. Крышка упорствовала, напрягаться сильно совершенно не хотелось. Бабушка, пока была жива, говорила, глядя на неё по утрам: «Ты спишь в серединке». То есть по верху уже вроде встала, руками-ногами двигаешь, но все движения замедленные, тягучие, и кожа ещё дышит сонным теплом. Мила оглянулась, сняла с крючка полотенце и намочила его в ледяной воде. Присела на закрытый унитаз, удобно откинулась на бачок и примостила мокрый край полотенца на глаза.

-         А ты?

-         Ну, а я... мне его жалко.

-         А себя тебе не жалко?

-         Я думаю, я выдержу. – в трубке тяжело вздохнули. – Ты бы, конечно, не стала.

-         Неа. Не стала. Я понимаю – терпеть ради чего-то. А ради чего?

-         Я – другая. Думаю, это в характере. Ты же знаешь, я – терпеливая.

-         Не в терпеливости дело. Вот ты зачем терпишь?

-         Не знаю...

-         Класс. А жаль тебе его почему?

-         Ты бы ушла?

-         Речь не обо мне. Тебе чего его жаль-то?

-         Он без меня умрёт.

-         Он же как-то всю жизнь без тебя прожил?

-         Он останется совсем один.

-         Сама же говоришь – на него вечно бабы вешаются. Не останется, не волнуйся.

-         Какой он дурак... Что он мог иметь!

-         Дурак, никто не спорит. Ну и зачем из-за дурака так убиваться?

Мила сняла полотенце и поднялась. Открыла кран, сполоснула лицо холодной водой. Вытерла руки. Посмотрела в зеркало как медленно падает с кончика носа капелька. Вышла на кухню, поставила турочку с кофе на плиту и закурила.

На кухонном столе стояло две стопки книг. Мила сняла с левой стопки верхнюю и открыла.

-         Спасибо, что ты меня выслушала.

-         Перестань. Ты только не нервничай. Всё будет хорошо.

-         Надеюсь. Пока!

В трубке послышался ещё один тяжёлый вздох и сразу за ним короткие гудки.

Мила читала почти весь день, вставая только для того, чтобы выкинуть окурки из пепельницы или налить свежего кофе. Каждый раз, поднимаясь из-за стола она намеревалась взять пепельницу размером побольше, но доходя до мусорника успевала об этом забыть. Когда от кофе и сигарет стало слегка подташнивать, она решила выйти в магазин. Улица ударила по ней нетерпимо ярким солнцем. Лёгкий ветер шевелил волосы, гладил по ним, наверное. Он нёс не прохладу, не свежесть. Он нёс, как порядочный ветер в самый разгар лета, только запахи. Деревья, трава, тяжёлый дух летних цветов, запах от нагретых моторов проезжающих мимо машин. Почти испарившийся запах мыла от проходящей мимо девушки, кокосовый гель проехавшего мимо на велосипеде подростка. Горьковатые духи и шарики от моли – пожилая женщина на лавочке, кольца блестят жёлтым на солнце. Даже жара пахла каким-то своим, липким как кисель запахом. Жару Мила не любила. Дорога до магазина становилась в жару её личной маленькой Голгофой, каждый шаг которой надо повторить ещё один раз, на обратном пути. Дотащив сумку с продуктами домой, она оставила её в коридоре, вытащив из пакета только луковицу и снова вышла из квартиры. Спустилась на пролёт и осторожно нажала на кнопку звонка. Звонок вышел короткий и Мила несколько секунд мучалась – позвонить ещё раз или нет? С одной стороны – у соседки был маленький ребёнок, а дети в это время дня обычно спят и будить никого не хотелось. С другой стороны – её могли и не услышать. На всякий случай она постучала костяшками пальцев по двери. Дверь не открывалась. Шагов в квартире тоже не было слышно. «Правильно. Все нормальные люди гуляют где-нибудь.» Она вернулась домой. Грустно посмотрела на луковицу в руке. Вернуть долг не получалось почти месяц – то не было денег, то забыла купить, то соседки нет, а то самой Милы. Не приходить же в одинадцать ночи к людям, с луковицей в руке и виноватой улыбкой на лице. «Ну и фиг с ним!» Есть такое понятие – значит не судьба. Не судьба луковицу вернуть – это ещё не самое страшное в жизни.

Зазвонил телефон. От телефона Мила ничего хорошего не ждала. Переждала пару звонков, тоскливо глядя на трубку. Потом всё-таки подняла.

-         Алло?

-         Привет, мам.

-         Мила, звонили из конторы. Тебе надо будет доплатить денег.

-         А почему они звонят тебе?

-         У нас одинаковые фамилии. Перепутали, наверное.

-         А перезвонить мне?!

-         Зачем? – мама искренне удивилась. – Я же тоже могу.

-         Можешь.

-         Мил, меня сократили. Даже не знаю как теперь жить...

-         Мам, всё будет хорошо.

-         Да, но...

Мила присела на корточки. Уходить из коридора не хотелось, он хранил прохладу дольше, чем вся остальная квартира. Мила задумчиво разглядывала царапины на паркете. В детстве она дорисовывала всяким таким царапинам, выщербам и зазубринам штрихи и линии, придавая осмысленность формам. Теперь ей нравилось следить глазами за застывшим движением, просто прослеживать взглядом ход линии.

-         Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?

-         Ничего. Я просто делюсь.

Голос у мамы стал обиженным.

-         Мам, ты не делишься. Ты спрашиваешь.